У меня есть 16-летняя дочь, бывшему мужу в следующем году исполнится 45 лет. Юра долго и красиво ухаживал, поженились по большой любви, понимали друг друга. Когда мы ехали домой из роддома, Юра ревел от счастья. Когда дочка была маленькая, он её с рук не спускал, всё свободное время с дочкой проводил.

Лет десять жили нормально, как все, это в последние годы брака всё ухудшилось. Особых ссор и скандалов не было, в деньгах не нуждались, получалось понемногу откладывать. Со свекровью отношения были не очень, но она молчала, а как с мужем отношения разладились, всё плохо стало. Раньше Юра меня защищал, а потом наплевал, вот свекровь и раздухарилась. Дочка подросла, стала на бабушку огрызаться: свекровь говорила что-нибудь ехидное про меня, дочка сразу зеркалила в её сторону.

С деньгами за несколько лет до развода появилась такая схема: Юра давал мне тысяч по тридцать в месяц, продукты оплачивал из своего кармана, если мы вместе магазин посещали, на дочку денег не жалел. Я из своих что-то оплачивала. Когда сумма, выданная мужем, заканчивалась, тратила свою зарплату на семью, у него больше не просила.

Я не знала точную сумму заработка мужа. Ориентировалась на последние известные данные — тысяч семьдесят в месяц. Когда он начала молчать, я тоже перестала раскрывать размер заработной платы. Если у меня что-то оставалось, эти деньги отправлялись в заначку, Юра иногда тоже вкладывал в неё деньги. Если я откладывала не более десяти тысяч, то он мог дать и тридцать, и пятьдесят. На накопленное мы ездили отдыхать или совершали крупные покупки.

Жильё было общее, двухкомнатная квартира. Я очень хотела трёхкомнатную, чтобы была гостиная, где можно собраться всей семьёй и, например, попить чай или заняться хобби, чтобы никому не мешать. Юра всегда мне говорил, что нам и так нормально живётся. Ему не хотелось совершать лишние телодвижения с продажей/покупкой жилья и ипотекой. У нас цены намного демократичней, чем в столице или в Санкт-Петербурге, без напряга потянули бы ипотеку.

Так и жили. Счастливые годы брака остались позади, нас можно было назвать почти соседями. Я не думала о разводе. Не думала, что Юра думает о разводе. Мы растили дочь. Иногда разговаривали, ссорились из-за свекрови. Обычная жизнь.

Когда мне было 35 лет, я забеременела. Юра соизволил вспомнить, что у него есть жена, средств предохранения не было, поэтому мы ими не воспользовались. Я примерно подсчитала, что беременность не должна была наступить. Я просчиталась, беременность наступила. Сказала об этом Юре.

— Дорогая, ты с ума сошла? — спросил Юра. — Хорошо, ты родишь, мне за сорок, к совершеннолетию ребёнка будет все шестьдесят. Что я смогу ему дать? Если вообще доживу до этого возраста. Жить на что будем? На троих хватает, а на четверых хватит?

Подключились все наши родственники. Я никому не говорила о беременности, зато Юра натравил на меня наших матерей. Одна скидывала мне ссылки на статьи про синдром Дауна у старородящих женщин, вторая хотела всё бросить и примчаться (мама далеко живёт), чтобы отговорить меня от совершения ошибки.

Только дочка очень хотела братика или сестрёнку. Дочери тоже Юра сообщил, только преподнёс информацию таким образом: вот родится ещё один рот, придётся делиться родительским вниманием, комнатой, ноутбуком, деньгами и прочими благами. Дочь не испугалась, наоборот, обрадовалась.

Я решила, что буду рожать. Жильё есть, муж есть, работа есть (от пятидесяти до семидесяти в месяц), мне возраст позволял. Возраст мужа… Не ему же носить и рожать, а шестьдесят — даже не пенсионный возраст. Мы же не нищенствовали, можно было откладывать деньги на будущее, отказаться от некоторых вещей: от отпусков, от дорогих подарков мамам, от полуфабрикатов и доставок из кафе и ресторанов.

Юра, узнав о моём решении, сказал одно:

— Если хочешь сохранить семью, то иди на аборт. Я всё объяснил: у меня возраст, я не хочу, чтобы мой ребёнок на окончании школы стоял рядом с отцом-пенсионером. Родишь — на меня не рассчитывай, — последняя фраза Юры обозначала развод. Продолжение: тык